Пускай холодною землею
    Засыпан я,
О друг! всегда, везде с тобою
    Душа моя.
Любви безумного томленья
    Жилец могил,
В стране покоя и забвенья
    Я не забыл. 

Без страха в час последней муки
    Покинув свет,
Отрады ждал я от разлуки -
    Разлуки нет.
Я видел прелесть бестелесных
    И тосковал,
Что образ твой в чертах небесных
    Не узнавал. 

Что мне сиянье божьей власти!
    И рай святой?
Я перенес земные страсти
    Туда с собой!
Ласкаю я мечту родную
    Везде одну;
Желаю, плачу и ревную,
    Как в старину. 

Коснется ль чуждое дыханье
    Твоих ланит,
Душа моя в немом страданье
    Вся задрожит.
Случится ль, шепчешь, засыпая,
    Ты о другом,
Твои слова текут, пылая,
    По мне огнем. 

Ты не должна любить другого,
    Нет, не должна!
Ты с мертвецом святыней слова
    Обручена!
Увы, твой страх, твои моленья,
    К чему оне?
Ты знаешь, мира и забвенья
    Не надо мне. 

(1841)

В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть. 

Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них. 

С души как бремя скатится,
Сомненье далеко -
И верится, и плачется,
И так легко, легко.... 

(1839)

Я, матерь божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием, 

Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного. 

Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования. 

Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную -
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную. 

(1837)

В море царевич купает коня;
Слышит: "Царевич! взгляни на меня!" 

Фыркает конь и ушами прядет,
Брызжет и плещет и дале плывет. 

Слышит царевич: "Я царская дочь!
Хочешь провесть ты с царевною ночь?"

Вот показалась рука из воды,
Ловит за кисти шелковой узды. 

Вышла младая потом голова,
В косу вплелася морская трава. 

Синие очи любовью горят;
Брызги на шее, как жемчуг, дрожат. 

Мыслит царевич: "Добро же! постой!"
За косу ловко схватил он рукой. 

Держит, рука боевая сильна:
Плачет и молит и бьется она. 

К берегу витязь отважно плывет;
Выплыл; товарищей громко зовет: 

"Эй, вы! сходитесь, лихие друзья!
Гляньте, как бьется добыча моя... 

Что ж вы стоите смущенной толпой?
Али красы не видали такой?" 

Вот оглянулся царевич назад:
Ахнул! померк торжествующий взгляд. 

Видит, лежит на песке золотом
Чудо морское с зеленым хвостом. 

Хвост чешуею змеиной покрыт,
Весь замирая, свиваясь, дрожит. 

Пена струями сбегает с чела,
Очи одела смертельная мгла. 

Бледные руки хватают песок;
Шепчут уста непонятный упрек... 

Едет царевич задумчиво прочь.
Будет он помнить про царскую дочь! 

(1841)

На севере диком стоит одиноко
    На голой вершине сосна.
И дремлет, качаясь, и снегом сыпучим
    Одета, как ризой, она. 

И снится ей все, что в пустыне далекой,
    В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утесе горючем
    Прекрасная пальма растет. 

(1841)

Que nous font apres tout les vulgaires abois De tous ces charlatants, qui donnent de la voix Les marchands de pathos et les faiseurs d'emphase Et tous les baladins qui dansent sur la phrase? A.Barbier

Не верь, не верь себе, мечтатель молодой,
    Как язвы, бойся вдохновенья...
Оно - тяжелый бред души твоей больной
    Иль пленной мысли раздраженье.
В нем признака небес напрасно не ищи:
    То кровь кипит, то сил избыток!
Скорее жизнь свою в забавах истощи,
    Разлей отравленный напиток! 

Случится ли тебе в заветный, чудный миг
    Отрыть в душе давно безмолвной
Еще неведомый и девственный родник,
    Простых и сладких звуков полный, -
Не вслушивайся в них, не предавайся им,
    Набрось на них покров забвенья:
Стихом размеренным и словом ледяным
    Не передашь ты их значенья. 

Закрадется ль печаль в тайник души твоей,
    Зайдет ли страсть с грозой и вьюгой, -
Не выходи тогда на шумный пир людей
    С своею бешеной подругой;
Не унижай себя. Стыдися торговать
    То гневом, то тоской послушной,
И гной душевных ран надменно выставлять
    На диво черни простодушной. 

Какое дело нам, страдал ты или нет?
    На что' нам знать твои волненья,
Надежды глупые первоначальных лет,
    Рассудка злые сожаленья?
Взгляни: перед тобой играючи идет
    Толпа дорогою привычной;
На лицах праздничных чуть виден след забот,
    Слезы не встретишь неприличной. 

А между тем из них едва ли есть один,
    Тяжелой пыткой не измятый,
До преждевременных добравшийся морщин
    Без преступленья иль утраты!..
Поверь: для них смешон твой плач и твой укор,
    С своим напевом заученным,
Как разрумяненный трагический актер,
    Махающий мечом картонным... 

(1839) 

Какое нам, в конце концов, дело до грубого крика всех этих горланящих шарлатанов, торговцев пафосом, мастеров напыщенности и всех плясунов, танцующих на фразе? - О. Барбье (франц.)

            1 

Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня твоей красы блистанье:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою. 

            2 

Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю. 

            3 

Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей. 

(1841)